ника, 59 - 16 марта 2012 19:57

Приговор: святая

В личной женской жизни, по которой мы все бредем в первобытной темноте, на ощупь, и благодарны за любой более или менее точный указатель, попытка канонизации есть верный диагностический симптом. Иногда он очень даже может помочь женщине вовремя сориентироваться в ситуации и принять правильное решение.

Одна моя подруга каждый раз, когда муж, вдруг ни с того, ни с сего, посреди застолья порывисто предлагает друзьям или партнерам по бизнесу выпить за нее, потому что «она у меня святая», не мешкая, уже на утро нанимает частных детективов, и они ни разу не вернулись без улова. И каждый раз муж, не понимая, где прокололся, потрясенный ее интуицией, совершает встречный хороший поступок: начинает любить ее заново.

Если же мужчина говорит тоже самое о своей жене, но уже не друзьям, а любовнице— это скорее плохая новость для любовницы, чем для жены. Потому что в данном контексте расшифровка звучит как «мое тело в твоем распоряжении, а насчет души и паспорта, извини». Короче, не надейся, не разведется, и лучше прекрати задавать провокационные вопросы и делать ехидные замечания типа «она у тебя для 50 недурно сохранилась. Как, ей всего 40?!».

Худший вариант, когда мужчина сообщает подруге о ее собственной святости в лицо, напрямик. Это означает, во-первых, что ему больше нравится на нее молится, чем с нею спать. Во-вторых, что та, с которой все наоборот, ведет себя далеко не по-ангельски, а требует и скандалит. В-третьих, что он ей не сегодня-завтра уступит, потому как у живого организма потребность в сексе возникает гораздо чаще, чем потребность в молитве.

Интересно, что слабый пол крайне редко кого-либо канонизирует в частном порядке. Видимо, терпение, всепрощение и мученичество в этой области— исключительно наша бабья добродетель. Праведника, кротко живущего с очевидной грешницей, обзывают совсем другими, в основном обидными словами, и реакция на него, что у женщины, что у литературы,— приступ зевоты.

На моей памяти лишь одна женщина величала святым мужчину, связанного с ней семейными узами,— баба Маня, деревенская долгожительница, автор философского изречения: «Посадила капусту, не вырастет— насрать, и вырастет— насрать».

Ее муж, Михаил Алексеевич, был конюх и поэт. Работать он мог, только упираясь глазами в землю. Стоило ему ненароком поднять взгляд к небу, особенно на закате, и он застывал, потрясенный красотой божьего мира и ничтожеством собственного существования, после чего недели на две запивал.

Баба Маня досталась ему «порченой». Горечь от открытия он излил в строчках:

А ты мне голову дурила,
Что ты нетронутой была.
Но тычка дна не находила.
И я покинул удела.

Он прочел четверостишье новобрачной, дал ей в глаз и больше к этой теме никогда не возвращался. А вскоре ему и вправду пришлось покинуть и «удела» бабы Мани и родную деревню — началась война.

Через четыре года жена-солдатка вышла навстречу мужу-фронтовику с годовалым младенцем на руках. У него тут же родились строчки:

Кому ж ты, женка, подмахнула,
Пока в окопах клал в штаны?
Последняя ты, Марья, курва,
Позор деревни и страны.

По уже сложившейся традиции Михаил Алексеевич продекламировал стихи бабе Мане, дал ей в глаз, ребенка признал и больше к этой теме никогда не возвращался. В этом месте своего рассказа баба Маня и произносила канонизирующую фразу: «Святой человек был покойник». И, помолчав, добавляла: «…прости его Господи!»

• 
• 
•