Сергей, 64 - 19 декабря 2010 17:46

- Эта наша последняя встреча, - сказала ты, пряча взгляд в пустоту многолюдной улицы, и ища поддержку в собственной растерянности. – Я больше не могу врать и притворяться. Проще расстаться и все забыть. Так будет лучше тебе и мне.
Я совсем не возражал, но был с тобой не согласен. Мне лучше без тебя не будет. Ты предлагала заменить себя какой-то другой будущей непонятной женщиной, но я не мог представить никого лучше тебя. Зачем нужен неэквивалентный обмен. Я не хотел, чтобы ты переживала. Но я понимал, что мучиться вдвоем сложно. А одному за двоих, наверное, будет проще.
Я не хотел, чтобы наши редкие свидания стали для тебя пыткой, шагами на Голгофу. Для меня они были радостью, от которой и до которой я пока еще выживал. Но ты, наверное, права – крест должен нести кто-то один, а не бригада измученных изумленных муравьев.
- Ты должен меня понять, что я измучилась так жить. Я вздрагиваю от каждого телефонного звонка. Я боюсь назвать его твоим именем. Я все время должна притворяться.
У тебя не было сил идти, и ты повисла на моей руке. Ты не утверждала, а спрашивала, с надеждой заглядывая в мои глаза. Мне казалось, что я понимал все, о чем ты говорила, но не мог понять чего-то главного. Твои доводы были ясны и безупречны. Но я не мог ответить на два вопроса: зачем мы встретились, и как будем жить друг без друга дальше. Воспоминания всегда можно сложить в надежную шкатулку памяти и изредка доставать их оттуда и любоваться ими, но только не тогда, когда желания любить и чувствовать бурлят в тебе, не умещаясь ни в какие заповедные границы. Воспоминания – сухой остаток бывших переживаний. Слишком широко распахнулась дверь наших отношений и не хотела захлопываться ни перед нами, ни за нашими спинами. А я, оказалось, совсем не разбираюсь в дверных проблемах.
Ты ждала от меня поддержки, а у меня не было инструкции, как сделать так, чтобы никто не страдал. У меня есть паспорт и фамилия, но они все равно не могут быть спасательным кругом. К сожалению, я родился голым, а умная инструкция или потерялась в роддоме, или зашифрована в пиктограмме родинок на моем теле. Все равно нам от этого не легче.
Тогда я наклонился и поцеловал тебя. Твои говорящие губы удивились, пытались втолкнуть в меня еще какие-то умные слова, но поняли, что бесполезно лить, когда уже через край. Они замолчали, но ненадолго. А потом, молча, спросили: «Это всё?»
Конечно, я не могу признаться, что у меня дрожали руки, но тогда, получалось, что замочная скважина вместе с дверью отплясывали какой-то дрожащий африканский танец.
Мы раздевались судорожно и постепенно. Приличия оказались за бортом всех правил. Мы снимали друг с друга то, что снимается в самую последнюю очередь...

• 
• 
•